Николай Степанович Гумилёв. Жизнь и творчество русского поэта. Стихотворение Сахара

Николай Степанович Гумилёв
Стихотворение Сахара
 
 Все пустыни друг другу от века родны,
 Но Аравия, Сирия, Гоби -
 Это лишь затиханье Сахарской волны,
 В сатанинской воспрянувшей злобе.
 
 Плещет Красное море, Персидский залив,
 И глубоки снега на Памире,
 Но ее океана песчаный разлив
 До зеленой доходит Сибири.
 
 Ни в дремучих лесах, ни в просторе морей,
 Ты в одной лишь пустыне на свете
 Не захочешь людей и не встретишь людей,
 А полюбишь лишь солнце да ветер.
 
 Солнце клонит лицо с голубой вышины,
 И лицо это девственно-юно,
 И, как струи пролитого солнца, ровны
 Золотые песчаные дюны.
 
 Всюду башни, дворцы из порфировых скал,
 Вкруг фонтаны и пальмы на страже,
 Это солнце на глади воздушных зеркал
 Пишет кистью лучистой миражи.
 
 Живописец небесный вечерней порой
 У подножия скал и растений
 На песке, как на гладкой доске золотой,
 Расстилает лиловые тени.
 
 И, небесный пловец, лишь подаст оно знак,
 Прозвучат гармоничные звоны,
 Это лопнет налитый огнем известняк
 И рассыплется пылью червленой.
 
 Блещут скалы, темнеют под ними внизу
 Древних рек каменистые ложа,
 На покрытое волнами море в грозу,
 Ты промолвишь, Сахара похожа.
 
 Но вглядись: эта вечная слава песка -
 Только горнего отсвет пожара,
 С небесами, где легкие спят облака,
 Бродят радуги, схожа Сахара.
 
 Буйный ветер в пустыне второй властелин,
 Вот он мчится порывами, точно
 Средь высоких холмов и широких долин
 Дорогой иноходец восточный.
 
 И звенит и поет, поднимаясь, песок,
 Он узнал своего господина,
 Воздух меркнет, становится солнца зрачок
 Как гранатовая сердцевина.
 
 И чудовищных пальм вековые стволы,
 Вихри пыли взметнулись и пухнут,
 Выгибаясь, качаясь, проходят сквозь мглы,
 Тайно веришь - вовеки не рухнут.
 
 Так и будут бродить до скончанья веков,
 Каждый час все грозней и грознее,
 Головой пропадая среди облаков,
 Эти страшные серые змеи.
 
 Но мгновенье... отстанет и дрогнет одна
 И осядет песчаная груда,
 Это значит - в пути спотыкнулась она
 О ревущего в страхе верблюда.
 
 И когда на проясневшей глади равнин
 Все полягут, как новые горы,
 В Средиземное море уходит хамсин
 Кровь дурманить и сеять раздоры.
 
 И стоит караван, и его проводник
 Всюду посохом шарит в тревоге,
 Где-то около плещет знакомый родник,
 Но к нему он не знает дороги.
 
 А в оазисах слышится ржанье коня
 И под пальмами веянье нарда,
 Хоть редки острова в океане огня,
 Точно пятна на шкуре гепарда.
 
 Но здесь часто звучит оглушающий бой,
 Блещут копья и веют бурнусы.
 Туарегов, что западной правят страной,
 На востоке не любят тиббусы.
 
 И пока они бьются за пальмовый лес,
 За верблюда иль взоры рабыни,
 Их родную Тибести, Мурзук, Гадамес
 Заметают пески из пустыни.
 
 Потому что пустынные ветры горды
 И не знают преград своеволью.
 Рушат стены, сады засыпают, пруды
 Отравляют белеющей солью.
 
 И, быть может, немного осталось веков,
 Как на мир наш, зеленый и старый,
 Дико ринутся хищные стаи песков
 Из пылающей юной Сахары.
 
 Средиземное море засыпят они,
 И Париж, и Москву, и Афины,
 И мы будем в небесные верить огни,
 На верблюдах своих бедуины.
 
 И когда наконец корабли марсиан
 У земного окажутся шара,
 То увидят сплошной золотой океан
 И дадут ему имя: Сахара.
 
 
 <1918-1921>